Дети появляются от ласки….
Белый стих,
как зима.
Серый снег
городской
под ногами.
Сизый день
равнодушно
волочит по небу
свой плащ.
Он зевает с
утра.
И с одышкою
тащится
еле,
Осыпая
дыханье своё
Хороводом
мерцающих
игл.
1983
***
Спросили
Хайяма: “Любовь или разум
Нас к
счастью ведут? Или два пути разом?”
Ответил им пьяница: “Дети мои,
На свете
двух равных дорог не найти.
Бессчётно
число их - любою иди,
Но страсть и
рассудок - два края пути.
Меж ними
качаясь, мы слепо бредём,
А счастье -
кто знает? - быть может, найдём”.
1985
* * *
- Зачем мы
пьём? – спросил мулла Хайяма –
Ведь то
запрещено всей святостью Ислама!
- Мой мудрый
друг, ты можешь пить без страха:
Будь трезвыми, мы б прокляли Аллаха!
А так мы в
вере, хоть и пьян наш вид.
«Хвала
Аллаху!» – он нам всё простит.
1985
* *
*
Сорок
девушек Аллах послал Хасану,
Пребывавшему в молитвах
непрестанно –
Все красотки без малейшего изъяна.
И подумал
богомолец – «Это странно!»
И молиться
стал ещё усердней
От рассвета
до зари вечерней.
И, чтоб стать
всех прочих правоверней,
Не поднялся
за всю ночь с коленей.
А красавицы,
легки и грациозны,
То смешливы, то застенчиво-серьёзны,
То робки, то смелы невозможно,
В бок его
толкали осторожно.
Но Хасан
творил молитвы стойко.
Поутру Аллах
взглянул – и только
Рассмеялся
тихо свысока
И отнял язык
у дурака.
1987
* * *
Люблю
застенчивые своды
Над юной
публикой верзил.
Студенты
здесь роняют годы,
Как лепестки
цветущих сил.
На их виду
почтенный камень
Своей робеет
старины,
Хотя лишь
модными словами
Умы юнцов опудрены.
За наше
время обученья
Немало
дерзостных проказ
По жажде
дела и сомненья
Потерпит
храм седой от нас.
Но мудр и
нежен дед столетний,
Внучатам
многое спустя,
Он на
прощанье чуть приметно
Вздохнёт,
украдкой нас крестя.
И пусть
пророчит трезвость беды -
Стаканы
полные налей!
Сибиряки, мы
в память Деда -
Афиняне в
душе своей!
1987
***
Всё вянет,
умирает, прячется в себя,
Цветной
оркестр медленно смолкает.
По блёклой
синеве, тепло любя,
Летят сурово
и тревожно птичьи стаи.
Как
незаметно тает жизнь земли!
Кто знает
боль застуженного клёна?
Кто слышит
хрип задушенной листвы
За золотым
осенним перезвоном?
Чьи струны так
жестоко тянет гриф,
Что от
дыхания и плачут и ликуют...
Кому указ не
бог и не калиф,
А этот хрип
сквозь осень золотую...
1988
***
В Самарканде
пирует хромой Тамерлан,
Подчинивший
себе и Туран и Иран,
И индийские земли и гордый Кавказ
И кровавую
дань собиравший не раз
С непокорных
племён и бунтующих стран.
В Самарканде
пирует хромой Тамерлан.
...И несутся
джигиты на пенных конях,
Рассыпая в
толпе восхищенье и страх.
В
состязаньях удачу пытают борцы -
Поединки их
судят седые бойцы.
И танцуют рабыни,
и бьётся фонтан:
В Самарканде
пирует хромой Тамерлан.
Веселится
народ, но не весел эмир -
Победителю
мал завоёванный мир.
Морю
пролитой крови ещё не конец,
Новый путь
замышляет Железный Хромец.
И холодным
умом составляется план -
В Самарканде
пирует хромой Тамерлан.
1988
* * *
Ненависть
вошла в мой дом, как в свой,
Ненависть в
меня вонзает зубы.
Шёпот её,
нервный и сухой,
Полон слов
отобранных и грубых.
И, не в
силах скрыться от неё,
Не могу
замкнуть глаза и уши.
Яд втекает
медленной струёй,
Яд пылающий
и всемогущий...
Боже!..
1988
***
Монахом
вырядился Чёрт,
К одной
развратнице стучится…
Он Бога
встретил у ворот!
Тот выходил,
весьма довольный,
С какой-то
шуткою фривольной.
И Чёрт вскричал: «О, Боже мой!
Скажи мне,
брат, что это снится!»
-
«Прочь, сатана, иди домой
От этой
праведной девицы!
Ты будешь
здесь уже в избыток,
Религиозный
пережиток!»
Взъярился
Чёрт: «А ну, постой,
Презренный
опиум народа!
Я бес-то
бес, но за постой
Мной
плачено! Что за порода
В тебе премерзкого воришки.
Изволь
расчесться за делишки!»
Тут
улыбнулся Бог широко
И хлопнул
Чёрта по плечу:
-
«Пойдём в кабак –
Здесь
недалёко.
Убыток чести
оплачу».
И вот друзья
не вяжут лыка,
Чёрт до
забвенья умилён.
Вдруг
вспоминает:
-«Ну-ка, ты-ка,
Плати, пока
я не взбешён!
А то
недолго, Боже правый,
В таких
делах и до расправы!»
-«Да полно,
Чёрт, ты что городишь!
Я в жизни
никогда не лгал.
Уже плачу за
то, что взял,
А ты напраслину возводишь».
Слепив из
воздуха рога,
На чёртов лоб поставил:
-«До дна за
дружбу!
И пока». С
тем Чёрта и оставил.
Друзья, не
пейте – хуже бед,
Чем
пьянство, не было и нет.
1988
* * *
Что за лес -
только кости да кости дерев
В темноте
проступают бело.
Чья дурная
хвальба, чей бессмысленный гнев
Обернулись
так жутко и зло?
Что за блики
мелькают меж мёртвых стволов?
Звуки в этом
лесу, как слова.
Под ногами
не кочки, а россыпь голов.
И поникшие
пальцы - трава.
Вдруг
откуда-то ветер по лесу скользнул,
Пальцы
сжались под гнётом подков.
И росою, в ответ
на поднявшийся гул
Засветилась
холодная кровь.
Стали видны
стеклённые смертью глаза
И разбитые
полости ртов.
Гул взлетел
и рассыпался на голоса,
На десятках
людских языков.
Кто-то славу
в восторге Всепервому пел,
Кто-то в
горе сходился на крик.
Вот в
мундирном сиянии, белом, как мел,
Некто
собственной тенью возник.
Узнаваем
легко - тот же режущий взгляд,
Те же
жёсткие щётки усов.
Сапоги у
него никогда не скрипят
От
безмерного веса шагов.
Твёрдо по
лесу ходит, не мёртвый - живой!
Властно
трубкою тычет - вот здесь!
Здесь и
здесь! И смеётся - “Нельзя на покой.
Ещё место
свободное есть!”
1988
***
Я видел это
- было всё багрово,
Плескались
призраки от дымных факелов.
И кто-то пожелал,
чтоб прежде было слово,
И кто-то
поддержал из дураков.
Явились
судьи в мантиях печальных,
Пришла
охрана нравственности душ.
И хор завыл
охальный и оскальный,
Но
благородный погребальный туш.
Стояли все,
и голоса гремели,
И головы
касались потолков.
У каждого
свои имелись цели
И каждый был
по-своему толков.
И в громе
всеохватного забвенья
Во славу
направляющей руки,
Никто не
слышал, как глухим знаменьем
Прошелестели
мягко сапоги.
И вдруг
наотмашь растворились двери
И тишина -
прелюдией к беде.
У выхода в
оружии и вере
Стояли люди
из НКВД.
За ними на
дворе блистало солнце,
За ними на
земле - холодный снег.
И был ещё
Господь - Великий Кормчий, -
Тяжёлый, с
мягким шагом, человек.
1988
***
Приказал
своим слугам Король холостой:
«Разыщите
Нам девушку краше Луны.
С ней
подружимся Мы, в неё влюбимся Мы,
И её поведём
под венец золотой!»
И ответили
рыцари – «Есть, Ваша честь!» –
И густою
толпою пустились в поход.
Кому выпала
доля пойти на восход,
Кому в море
отплыть, кому в небо полезть.
И от ада до
рая обшарили всё,
Захламили железом
пустыни морей.
И какой-то
чудак изобрёл колесо,
А другой окрылил лошадей.
Не своими
ногами – быстрее, и вот
Всюду лазит
степенный непеший народ.
Но нигде –
ни в пучинах, ни в бездне небес,
Ни на тверди
земли, и ни там и ни здесь –
Не находят
искатели девы такой,
Чья краса б
им вернула забытый покой.
В мире много
красавиц, но в каждой найдёшь,
Коль
захочешь, хоть малый изъян:
Вот у этой,
к примеру, не так уж хорош
Гордый нос,
а у той – пухлый стан.
Среди
рыцарей споры дошли до хрипот,
Каждый
славил своё лишь одно.
От взаимных
убийств их всех выручил тот,
Кто придумал
стихи и вино.
И когда
составлялись отчёты в стихах,
И друзья
замирялись вином -
Королевский
гонец, весь в пыли и слезах,
Объявил им
про день похорон.
Но приказа о
Деве Король не успел
Или нужным
не счёл отменять.
Ну а рыцари,
люди и слова и дел,
До сих пор
продолжают искать.
1988
*
* *
Мы сами
решим наши споры,
Мы сами
нальём до краёв
В родимые
наши просторы
По-братски
пролитую кровь.
Мы сами
задёрнем высоты
Немыслимой
чернью судеб,
Оставив
свободу заботы
В потёмках
выискивать хлеб.
В потёмках и
крысы - коровы,
В потёмках
вода - молоко.
В потёмках
державное слово
Сердца
оплетает легко.
В чеканных
решительных ордах
Мы выйдем за
кромки границ
И мощью
покорности гордых
Низвергнем
вселенную ниц.
Мы ступим
гранитной пятою
На прах
недоступных чудес.
И нашему
горькому вою
Угрюмо
откликнется лес.
1989
* * *
Эта осень -
желтушный свет
От удушенных
берёзовых крон
И, набрякший тоскою, бред
Над одной из
шести сторон.
Говорят, что
Земля - шар. Нет, -
Фигура в
рёбрах границ.
С политических
карт портрет
Безумней
других её лиц.
А осень
сметает сор,
Сантиментов жухлую цветь.
И с ужасом тычется взор
В обнажившихся рёбер сеть.
Улетают
птицы к чертям
С наших
нищих ободранных нив,
В городах
зацветает срам
И убогость
лезет в прилив.
Это осень,
ещё не зима,
Нас ещё не
загнали в дрожь.
А по Родине
плачет тюрьма.
А иные смеются - “Дождь!”
1989
* * *
Мы - белая
Гвардия бывших времён.
Мы Русь
удержать не смогли.
Нас вышибло
к морю железным огнём
И прочь
унесли корабли.
Незваные
гости в случайных краях...
Нам память
ломала покой.
И стыла
Россия в российских глазах
Широкой
славянской тоской.
Мы кляли
чужбину, мы хаяли Русь,
Мы пили за
гибель миров.
Всё к
чёртовой матери катится - пусть!
Недорог
немилый нам кров.
И чёрною
завистью, чёрной и злой
Сердца наши
жгло и жгло -
Нам доля -
засыпаться чуждой землёй,
А многим
другим - повезло...
1989
***
Мавзолей
Мы русские,
мы византийской кладки.
Велик наш
полугреческий язык.
Когда
пасьянс не наш, то все раскладки
Козырной
картой бьёт державный рык.
Мы
евразийцы, как тевтоны, грубы
И, как
китайцы, вкрадчиво мягки.
В кровавый
час корёжит наши губы
Поэзия,
расплатой за грехи.
Не только
нами создана держава
В
незыблемости странной берегов -
Вся
западно-восточная орава
Лепила Русь
из собственных богов.
И волей тех,
железной и единой,
Явила миру
Русская земля
Отца и Духа
и святого Сына,
Распятого на
властности Кремля.
1989
***
А Москва -
что Москва?
Осыпается лист,
Но не весь
ещё он
под ногами.
Кружит Миша
-
великий бездарный артист,
То за нас,
то вместях,
то над
нами.
И в
рассыпчатом хрусте
шершавой листвы
Не понять,
что готовит Москва -
То ли ей, то
ли нам
не сносить
головы,
То ли
выползет новый
глава.
Что Москва?
Солнце так же невнятно, как
дождь -
И тому и
другому
не рад.
Только бают,
что выведет чокнутый вождь
В боевые
колонны
парад.
1990, осень
***
Полевой
артиллерист,
Лейтенант.
По натуре не
речист,
Но - лейте
нам!*
Ах, налейте
нам стакан
За Афган.
Мы не будем
ковырять
Гной из ран.
Там, на юге,
за бугром - города,
Будто
замерли седые года.
Минаретов
иглы, словно штыки.
Зной пылает,
да слова холодки.
В городах
миллионы углов.
И за каждым
десяток стволов.
В каждый
ствол уже дослан патрон -
Не гадай, в
кого выстрелит он.
Коль идёшь -
не беги, не спеши.
А рассветы
донельзя хороши!
Там в обычае
коварство и лесть,
Но дороже
всё же ценится честь.
Там и правда дорога, как нигде...
Впрочем,
хватит о красной звезде!
Только ярче,
страшнее их гор
Не видал, не
знавал до сих пор.
Представляешь,
зубцы - в небеса!
А в ущельях
гремят голоса.
Пыль и
камень, железная вонь
И -
внезапный кинжальный огонь.
Он умолк, он
свой поднял стакан,
Посмотрел на
просвет: “Эх, братан!”
___________
*«Лейтенант
– налейте нам» заимствовано у Кульчицкого,
поэта,
погибшего на фронте. Склоняю перед ним голову.
Вечная
память победителям!
1990
***
“Наши павшие - как часовые...”
В. Высоцкий
Встают
мертвецы по России,
Скрежещут
полночные кости:
“Не мы ли
ордынцев гасили,
Смиренно
ложась на погосте?
Не мы ли
крепили державу
И вольным, и
пыточным потом,
Чужую
враждебную славу
Российским
верша укоротом?
Не мы ль
раздвигали пределы
Безбранного мира народов?
За что же
чернильные стрелы
Пятнают
гробы патриотов?
Зачем
уступили бандитам
Державное
наше кормило?
Чтоб всё,
что веками добыто,
Они за года разгромили?”
Но горько, и
злобно, и хлёстко
Им в спор
криком рвутся другие:
“Не нравится
супротив шёрстки?
Что,
кончилась ваша Россия?
Вы долго над
ней колдовали,
Вы долго
ковали ей цепи!
Живое под
корень срубали -
Народ наш
смиренный, он стерпит!
Но выя
народная крепче,
Чем ваши
хвалёные зады!
Мы верили -
время не вечер!
Пришло наше
время награды!
Жестокий,
пылающий полдень,
Карающий
слепо и рьяно.
И будет он полностью
пройден
И вами
завалится яма!
Не стройте
империй великих -
Великое
вечно гнилое.
А ваши
последние крики
Запишем в
тетрадку “Былое”...”
Ужасен их
грохот костлявый
И в нём нерасслышны живые.
Сцепились
две русские славы
И рубятся в
дым часовые.
1990
***
Россия дышит
генералом.
Ей дипломаты
не всерьёз.
По обе
стороны Урала
В живых
единственный вопрос -
“Кто и
когда?”. “Зачем?” - не спросят -
Не время
попусту болтать.
И ждут царя
великороссы,
Как ждут
трезвеющую мать.
Она придёт,
накормит салом,
Свободы
даст, да не с лишком.
Россия дышит
генералом,
Хотя мечтает
об ином.
1990
***
Критерий истины
Бесы пляшут,
бесы вьются
Чёрной
вьюгой круговой.
Миг придёт -
они упьются
Кровью
вязкой и живой.
И кровавыми
губами
К солнцу
вдруг оборотясь,
Крикнут
гордо - Правда с нами!
Правда - это
наша власть!
Бесы пляшут,
Бесы
вьются...
1990
***
Террор
Здесь тучи
тёмные летают,
Здесь люди
скромные ползут,
Тугие
молнии, сверкая,
Бьют поднимающихся в грудь.
Здесь
громовые приговоры
Живых
вжимают в грязь земли.
И все под
этим небом - воры,
Коль
оправдать его смогли.
1990
***
Над Родиной
ветер
Бушует
снегами.
Мы все на
примете,
Мы все под
руками.
Над Родиной
вьюга.
Когда станет
туго -
Без всякого
риска
Возьмут нас
по списку,
Сдадут под
расписку
И станет неблизко
До близких и
наших друзей.
И стихнут
бураны
И грянут
морозы.
Мундирные
саны
Ломать будут
позы,
Ломать наши
кости,
Вгонять нас,
как гвозди
В промёрзшие
глуби -
Кто больше
загубит.
Но мёртвые
губы
Под судные
трубы
Расскажут о
нас для детей.
Подельно, полистно,
О всех
поимённо.
И, скорбью
обвиснув,
Склонятся
знамёна.
И больше не
будет ночей?
1990
***
Обожглись мы
с тобой
На холодном
огне
И напрасно
слова наши тлели.
Вот закат
голубой
В нашем
хмуром окне...
А ты
помнишь, как дня мы хотели?
Как хотели
тепла,
Да не вышла
судьба -
И чужие углы
в нашем доме.
Вроде б всё
не со зла...
Да напрасна
мольба -
Не сошлись,
не сойдутся ладони.
Мы другие,
не те,
Кем считали
себя,
Звёзды
разные с неба нам светят.
Кто ж дурного хотел?
Пустота,
пустота
Подступает -
и нет в ней ответа.
1990
* * *
Война!
Крестьянин, торжествуя,
Готовит
древний пулемёт.
Его лошадка,
дело чуя,
Стальным
цилиндром глухо бьёт.
И лавы армий
сумасшедших
Сойдутся
жертвенным огнём.
И нас
Господь отметит, грешных,
Своим
неправедным судом!
И покарает
невиновных,
И негодяев вознесёт.
Глаголом
неба всенародным
Сильнейшей
власти присягнёт.
И ты, поэт,
забудь свободу.
И честь, и
совесть - не добро.
Или твори
верхам в угоду,
Иль отщепенится перо!
...А он
бросает свои вещи
В отстойник
мудрого стола.
И слышит,
слышит голос вещий,
Что будет
смертной похвала.
1990
***
Ах, время,
время,
Снега и
лета.
Где - пуля в
темя,
Где - брань
совета.
Ах, время,
время,
Поток
неровный,
Где люди -
тени,
Где всё
условно.
Ликуют тосты
За власть сановных,
За сытость толстых,
За лесть угодных.
Меняют
звёзды
За солнцем
новым -
Иные гвозди
Забьют в
основы.
Иные храмы
Поставят
богу.
И вновь
костями
Скрепят
дорогу.
1990
***
Хлебнём
винца ломаемых витрин,
Разбавим
крепким спиртом мордобоя
И анашой пылающих машин
Закончим
прения. Теперь готовы к бою!
Теперь хоть
стенкой, к стенке или сквозь -
Наперелом хребтов рвануть, как выйдет.
Пусть против
автомата ржавый гвоздь -
Кто победит
- Господь ещё увидит!
Пусть этот шурави или москаль
В
бронежилете, каске и приёмах -
Что сможет
он, когда десяток харь
Навалятся,
хотя бы и без лома?
Мы
поработаем, наделаем делов,
Пусть Кремль
исходит жаром гневных пятен.
Нам щедро
оплатили эту кровь
И дым
Отечества нам сладок и приятен.
1990
***
В театре
душно и темно.
А сцена
яростно сверкает,
Непостижимо
и чудно,
Непостижимо
и чудно
Актёрам роли
отпуская.
Вот кто-то
сбился и упал
В опилки
красной треуголкой.
А в центре
светится овал,
А в центре
светится овал -
Другой танцует на
иголках.
Вот в
полутьме крадётся вор,
Никем, по
пьесе, не замечен.
Все дружно
мимо пялят взор,
Все дружно
мимо пялят взор
И умерший
поёт “Не вечер!”
Ещё не
вечер! Лёгкий скрип -
И занавес
пополз тихонько.
Кого-то
вещий пот прошиб,
Кого-то
вещий пот прошиб
И кто-то выскулился тонко.
А занавес
ползёт, ползёт,
Вот-вот
обрушится и выйдет
Затянутый
в мундирный лёд,
Затянутый
в мундирный лёд,
Конферансье
в военном виде.
Антракт! И
будет ужас тих,
И публика
замрёт на месте.
Лишь где-то
вскрикнет вредный псих,
Лишь где-то
вскрикнет вредный псих
Перед
пропажею без вести.
1990
***
Генералы,
генералы,
Наши старые
погоны.
Вы юнцами
проскакали
Боевые
перегоны.
Ваши зимы,
ваши лета
Были
нервными и злыми,
Но росли на
эполетах
Звёзды крупно-золотыми.
Как
мальчишки, вы мечтали,
Исходя из
офицеров -
Ведь
казалась без печали
Генеральская
карьера.
Ваши жёны,
ваши дачи,
Ваши дети и
солдаты...
Вы не думали
о сдаче,
Да пришли
иные даты,
Генералы,
генералы...
1990
***
Имама ждали
- и пришёл Имам,
Мальчишек оторвав от
плача мам.
Собрал
их в войско и в большоё поход
Направил их
и сам пошёл вперёд.
И рать
стальная среди гор и льда,
Текла
ему послушна, как вода,
Сметая всё
живое на пути
И продолжая по пути расти.
И к морю с
войском подошёл Имам
И приказал -
разгладиться волнам!
Но Океан,
хоть детище Аллаха,
Не знал
Имама и не ведал страха -
Всё войско
поглотил его прилив.
И сник Имам,
так силу погубив.
Вдруг вышел
на берег белесый пастушок,
Случайно уцелевший средь тревог,
И Океан, по
звуку одному
Его свирели,
выгладил волну.
Кто вовремя
слепым подскажет нам,
Где ложный,
а где истинный Имам?
1991
* * *
Смешная
Родина, волнуешься - зачем?
Что движет
врозь, прочь из тебя народы?
Упрёк за
прошлое или порыв свободы?
Иль вечный
гимн о том, кто “был ничем”?
Взгляни, как
пал грузин,
как стал криклив литовец,
Какою кровью
налился Кавказ...
Но верь, что
каждый сын -
и даже
финн-эстонец -
Рванёт
рубаху за тебя в свой час,
По-русски отрываясь от земного.
Предвижу -
будет так!
Пусть ныне
злобно слово
И нет уже
ругательства такого,
Которым бы не пнул
тебя дурак.
Но...
1991
* * *
Не бранитесь, дети малыя,
Меж собой до убиения.
Буде вам ужо, усталыя
От крови да исступления.
Грешны те, творящи прежнее,
Озоруя, как диаволы
Власти ради, ради денежья.
И до Божией им славы ли?
Да земное всё минуемо,
Преходяще, аки вымысел.
Впусте к разуму взыскуем мы
–
Надо мыслию Бог выше сел.
А оне всё драться ладятся,
Жён ругают, тратят детушек.
Да неужто этим катится
Житие у человечушек!
1991
* * *
Девчонки,
девчонки,
Весна
свистит в ушах.
Отчаянны и
тонки,
В нарядах и
прыщах.
Ещё незрелы телом
И в играх неловки,
Сверкают их
зрачки!
Но ты
смотри, как зыбко,
Врастяжку
говорят!
Плывут худые
рыбки,
Аж пёрышки
горят!
1992
*
* *
Дразнить
тебя до зла, до слёз,
Язвить живую
душу.
И в край
заснеженных берёз
Сманить, как
рыбь на сушу.
И сердце
нацело разъять,
И нежностью
упиться.
Читай и знай
- я вор и тать,
Насильник и
убийца.
Мотай на ус,
не верь, не верь
Ни слову, ни
полслову -
Хитёр и
прежде, и теперь,
Я буду рад
улову.
Съем всю, до
косточек, до дна -
И жалься после
маме!
Ты далеко и
не одна? -
Я дотянусь
словами -
До безуми, до черноты
Сгоревшего
рассудка.
Шучу? Откуда
знаешь ты,
Какая это
шутка...
1992
* * *
Сошёлся
пасьянс - короли все при дамах:
Червовый,
Бубновый,
Пиковый,
Крестовый...
Шестёрки на
месте, тузы в пышных рамах:
Бубновый,
Пиковый,
Крестовый,
Червовый...
Валеты-корнеты
гусарят усами:
Пиковый,
Крестовый,
Червовый,
Бубновый...
Цыганка
гадает, шевелит губами:
“Крестовый,
Червовый,
Бубновый,
Пиковый...
И все при
своих интересах, хороший.
Но тут,
понимаешь, такая юдоль:
Всего их
четыре, и лучше, и плоше.
А ты,
золотой мой, ты - пятый король...”
1992
* * *
Антуху, поэту
Живыми неинтересны,
Поэты не
выживают.
Но высшего
слога песни
Долго не
угасают,
По
ветру вольному вольно
Радугами
играя.
Нормальным того
довольно.
Поэты - не
выживают.
Чтоб петь,
свою душу до дна
На люди
вынимая
Бесстыдно и
бездоходно -
Поэты не
выживают.
Чего их
беречь, богему? -
В жизни
труда не зная,
Что стоит
черкнуть поэму? -
Поэты не
выживают.
Бывает, что
в доме чутком
Ценят их,
ублажая.
Но сытым
живя желудком,
Поэты не
выживают.
Их к стенке
подводят просто,
Сложно их
понимая.
Согнувшись
на долю роста,
Поэты не
выживают.
Жестокой
судьбой искусства,
Жизни не
размеряя,
Из чести,
ума и чувства
Поэты не
выживают.
1992
* * *
Клоун
метался по круглой арене,
Аплодисменты срывая с
рядов.
Был он
талантлив, но только на сцене,
Только на
сцене не знал он углов.
Клетчатый, крашеный,
в маске носатой,
Шуточки-шутки,
острот угольки...
Зал хохотал,
а какой-то усатый
Лопнул,
оставив одни башмаки.
Клоун
печальный, и клоун весёлый,
Клоун-задира
и клоун-добряк -
Публике в
души всыпает - да как!
Впрочем...
А впрочем, окончился номер
И на глазах
восхищённой толпы
Клоуна под
руки взяли - ведь помер
Лопнувший
Некто во цвете судьбы.
Публика в
оре, восторге и бисе,
Публика в
голос ревёт “Повтори!”
Но...
Вышли вертлявые,
хитрые лисы,
Тоже
забавные. Хочешь - умри.
Мастера в
деле уже не видали.
Был
мимолётный скучающий суд.
Дали ему...
Нет не вышку, а дали.
Но дураки нынче в цирке не мрут.
Жаль?
1992
*
* *
На добро
добром,
И на зло
добром -
Христианские
добродетели...
А любовь со
злом
Повязав
узлом,
Топим глубже
-
Чтоб не
приметили!
На красном
миру
Ладно дочиста
Мы ведём
игру
Без
пророчества.
Всё порядок
в нас,
Мы как все
кругом.
Разве что
подчас -
В сердце
плач огнём.
Нестерпимое,
безымянное
Что-то
рвётся ввысь
Из глубин
души.
И слетает с
уст
Слово
странное,
Повторяя
мысль
Окаянную
Из глуби
души.
И со страхом
мы,
И с надеждой
мы
Вдруг, как
зрячие,
Знаем -
сбудется!
В ночь
уходят сны...
Нашей нет
вины
В том, что
утром всё -
Позабудется.
1992
*
* *
Объявляли
пророки
не раз и не
два,
Что Господь
на пороге
и терпит
едва.
И уж огнь
вынимает из ножен,
Потому, что сей мир невозможен.
А младенец, как прежде,
Часто мочит одежды
Своих бабушек и матерей.
А по случаю, даже царей.
Мир, похоже,
стал старше,
хотя не умней.
Те же роты
на марше
и вождь на
коне.
Но господним
огнём овладели
И холодный
рассудок при деле.
А малыш безмятежно
Забывает, что грешно.
И как хочется, так и живёт.
И шумит, если болен живот.
Говорят,
дальше - больше:
во звёздной пыли
За воздушною
толщей
пойдут
корабли.
Чтобы мир
стал для глупостей шире,
Поведут их
отцы-командиры.
А мальчишка, как вечно,
Озорует беспечно.
И с
друзьями, совсем неспроста,
Вечерами играет в
Христа.
1992
* * *
Надо мною не
ставьте креста,
С ветхим
богом давно я в расчёте.
Пусть горит
надо мною звезда -
Та, что
нынче уже не в почёте.
Я родился под
этой звездой,
Под её
окровавленным светом.
Май стоял,
необычно пустой -
Для рожденья
дурная примета.
Да, я вырос
на красном ветру,
Мне от этого
некуда деться.
За отцов
достреляло в игру
Деревянными
ружьями детство.
Долгим эхом
гремела война,
Разрубившая злого
соседа.
И сияли
звездой ордена,
И звезда
говорила - “Победа!”
На полях под
крестами - враги.
Под звездою
- всё наши и наши.
Из фанеры,
из грубой фольги,
Как могли,
заприметили павших.
Надо мною не
ставьте креста -
И
нательного хватит для неба.
Пусть горит
надо мною звезда -
Никогда я
предателем не был.
1992
* * *
Говорят, что
синица в руках...
Но смотрю, и
хоть голоден я,
Улыбаюсь -
ты пой на ветвях!
Я хочу
своего журавля.
Да, я жаден,
как злой азиат,
И напрасно
смеются друзья -
Что мне
царская роскошь палат!
Я хочу
своего журавля.
Много раз
высоко над землёй
Проплывали
их клинья, зовя.
Но я медлил
бросаться в разбой -
Я хочу
своего журавля!
Я ведь
видел, я слышал его!
Но на запад
уходит заря.
Скоро ночь,
а в душе - ничего.
Я хочу
своего журавля.
1992
***
Ах впусти,
впусти, хозяйка,
В тёплый дом
заночевать
На роскошную
лужайку -
На высокую
кровать.
Слышишь, как
снега бушуют -
Вьюга больно
хороша.
Ищет крыши в
ночь такую
Христианская
душа.
Жду, как
звякнет осторожно
Робко
тронутый засов.
И ввалюсь в
клубах безбожных
На простор
твоих полов.
Мы за стол с
тобою сядем -
Ты ж,
хозяюшка, щедра.
Два стакана
станут рядом
До гранёного
утра.
Лампу прочь!
Да будет темень!
Не покаешься
ни в чём -
Я же добрый,
это время
Быть
заставило с ножом!
Вот и
лязгнули засовы,
Сердце
бьётся налегке.
...Вышел
толстый ражий боров
с топором в руке.
1992
* * *
На Воскресение Христово.
Впервые и в
последний раз Тебе я,
Смиряя дух,
молитву говорю.
Всевышний,
слышишь? - Разумом темнея,
Надеюсь я на
искренность твою.
Друг друга
знаем мы.
И знаем мы,
что равны,
Хотя,
конечно, Ты меня сильней.
Тобою взят из тьмы,
Твои постиг
я тайны,
Механику и
света и теней.
И отказался
быть Тебе послушным.
Но я устал.
А в мире очень душно.
Гроза грядёт
-
Твоя,
Господь, гроза.
Нет, для
себя - ни жизни, ни защиты
Я не прошу.
Да и какой в том прок?
Но смилуйся,
прости и защити Ты
Любимую от
бедственных дорог.
Не тронь, не
напугай
Ни молнией,
ни громом,
Убереги от
горя за детей.
Как хочешь
мной играй -
Мне это всё
знакомо,
Готов я на
любую из страстей
По Твоему суду. Но дай знаменье,
Чтоб не было
в душе моей затменья:
В последний
год
Взглянуть в
Её глаза.
Тогда Ты -
Бог,
А я - твой
истый раб.
Вот видишь,
Боже -
И упрямый
слаб.
1992
***
Отчаюсь,
милая, - уеду на войну.
Мне рифмы
выдадут в латунной оболочке.
И склон
восточный невеликой кочки,
Согласно
предписанию, займу.
Лицом на
Запад, ноги - на Восток.
Друзья
поправят, если выйдет срок.
Но мне б
хотелось - в солнце, на траве
Застыть
ногами к предавшей Москве.
Но, чаю,
милая, не всё так грустно будет.
Ведь пуля дура, свистнет - не
вернётся.
И мне по дну
всесветного колодца
Топтать так
долго земляные груди.
Конечно,
вру, мечтая зла - люби!
И по своей
оригинальной чести
Верну
когда-нибудь тебе
московский крестик
На навсегда
оборванной цепи.
1992
***
Ты станешь
падать - поддержу,
Не спрашивай
- зачем.
И за грехи
твои зажгу
Мерцание
свечей.
Их струйный,
вьющийся дымок,
Тончайшей
грустью бел,
Подскажет
мне тот самый слог,
Которым
тайно тлел.
И вспыхнет новое огнём,
Мгновенною
грозой.
И ты не
спрашивай о том,
Что станется
со мной.
Где молниями
рвётся ткань
Обыденного
дня -
Там душу всю
уложу в дань
За чудо
бытия.
Туда, за
небо всех небес
Давно глаза
вели.
А что там
есть, чего нет здесь -
Не спрашивай
с земли.
1992
***
Не гадаю,
дождёшься ли, нет ли...
Помню
прошлую осень и грусть,
Как со
смертью в душе, неответлив,
Возвращался
в жёлтую Русь.
Размешалась
по осени горечь,
Отстоялась в
дождях и снегах.
Я остался.
Зачем? Не о том речь,
А о карих
коварных глазах.
В их
бездонное тайное чудо
Вот уж век,
не мигая, смотрю.
Стыдно мне,
что тебя не добуду.
Странно мне,
что тобой отгорю.
1992
***
Я шёл на
благовест. Колокола ревели,
Звонарь
сдурел, вызванивая жизнь.
И небо в
муках лопалось на щели
И ангелы
проваливались вниз.
Земные волны
дыбились и гнулись,
Дома
струились, как бетонный пар.
Я шёл на
благовест, все чувства мои вздулись
И разум к
Богу взвинчивал пожар.
И я дошёл.
Но храм был пуст и заперт,
В колоколах
недвижны языки.
И я стоял,
продавливая паперть
И глох от
музыки, взрывающей виски.
1992
